25 - 50 - 100

Это не просто цифры, это расстояние в метрах от моего подъезда до самых дорогих для меня мест

ОБЩАЯ КОМПОЗИЦИЯ

Отправная точка отчёта - подъезд дома № 4 по улице Лагидзе. Если вы, гуляя по Руставели, случайно оказались в прошлом - между бывшими «Водами Лагидзе» и бывшим же рестораном «Дарьял» - взгляните в сторону Мтацминды, и вам откроется вид на одну из самых прекрасных улиц города. Она начинается от двух великолепных подвалов, расположившихся друг против друга. Одним из них был весёлый и шумный в дневное время, вечно переполненный зал хачапурной «Воды Лагидзе». Напротив - загадочно дремлющий (днём) ресторан «Дарьял». Шумящие «Воды» разбудят его лишь к вечеру, и тогда эти заведения поменяются ролями. Теперь уже «Дарьял» будет шуметь и веселиться - все громче и громче, а очередь в хачапурную поредеет и распадется прямо на глазах.

Вечер подходит к концу. Скоро полночь. Последние гости покидают ресторан. Небо усыпано звёздами. Тишина. Последний посетитель вдруг затягивает знакомую мелодию. Тихо, бархатным голосом, похожим на голос знаменитого певца Гонашвили. К нему присоединяются второй, третий... Поют очень тихо, чтобы не спугнуть покой засыпающего города. На мгновение пение замолкает. Наступает секундная пауза. Остаётся только бас, но и он звучит всё тише и тише, пока полностью не растворяется в воздухе.

Вверх по левой стороне улицы располагаются: жилой дом №4, булочная, радиомастерская и ещё чуть повыше, дом с великолепной верандой. Тот самый, где жила семья Лагидзе.

Чуть дальше Консерватория. До нее – означенные в заголовке 50 метров от моего подъезда. А указанные там же 25 - до главного входа в вышеописанные «Воды». Где же оставшиеся 100 метров? Именно столько от моего подъезда, но уже в другую сторону – до Оперного Театра. Вот в таком великолепном окружении оказался мой родной дом под номером 4.

Несколько слов о булочной, которая рядом с нашим подъездом. Здесь можно было купить свежий хлеб, подвозимый на большой, неуклюжей хлебной машине. Ее боковые створки раздвигались с таким скрежетом, что этот сигнал гарантированно оповещал тех, кто давно уже был готов вихрем проскакать по лестнице, чтобы оказаться первым у прилавка. Обычно мы брали белый круглый за 30 копеек, чуть реже серый за 20, а ещё реже - половинку чёрного за 10 копеек. В ассортименте были также слойка, покрытые хрустящей сахарной плёнкой булочки с изюмом и мои любимые – французские, с поджаристым хохолком. Высокий развесной мцхетский привозили немного позже, к двум часам. Вкусный запах горячего хлеба! Невозможно было удержаться, чтобы не отломить кусочек.

Рядом с булочной - маленькие железные ворота, вросшие в кирпичную стену. За ними небольшой дворик – место для игр детей дома №4.

Далее мастерская. Две ступеньки вниз вели в небольшое полуподвальное помещение, где ремонтировали электроприборы. Когда отец купил радиоприёмник, я упросил мастера по имени Шота протянуть кабель с крыши, получилась отличная антенна. Приёмник «Мир» - огромный, тяжёлый, с двумя большими круглыми динамиками - стал воспроизводить все звуковые волны, попадавшиеся по пути вращения ручки настройки. Неизведанный, безграничный мир музыки и новостей! У приёмника было несколько волн настройки. Вначале освоил длинные, где передавали в основном классическую музыку. Слушал, научился узнавать полюбившихся композиторов.

Потом перешел на короткие волны, где колёсико настройки надо было вращать очень медленно. Малейшее движение мгновенно переносило в разные страны, где звучал то английский, то немецкий, то ещё какой-нибудь незнакомый язык. Однажды случайно настроился на радиостанцию «Голоса Америки» на русском языке. Понравилась с первого раза, стал слушать её ежедневно. Вначале новости, различные передачи, уроки английского. Два раза, в 8 и 11 часов вечера, передавалась программа «Час джаза», которую вёл Виллис Канновер. Благодаря ему сперва произошло знакомство с джазом, а потом и большая любовь к этой музыке.

КОНСЕРВАТОРИЯ

Всего 50 метров вверх по улице, и мы у консерватории. Кстати, первый раз в сюда я попал совершенно случайно, в 6 лет. Была открыта экспериментальная музыкальная школа, преподавателями которой были студенты старших курсов консерватории. Я попал в класс фортепиано к подружке моего дяди, тоже студента Юры Джапаридзе. Вначале всё шло легко и весело - ноты, упражнения, этюды. Иногда на урок заглядывал Юра. Тогда педагог, пухленькая Марина, его однокурсница, улыбаясь объявляла перерывчик. Немного неловко садилась на высокий, свежевыкрашенный сверкающей белой краской подоконник. Юра устраивался тут же рядышком, облокотившись на него так, чтобы быть поближе к оголённой коленке моей учительницы. В этот момент мне обычно давалось задание упереться в ноты и выучить наизусть хоты бы первую строчку. Паузы между нотами заполнялись романтическим шуршанием Марининого платья. Сперва такие перерывчики происходили довольно часто, но потом внезапно прекратились. И во время урока Марина не раз выходила в коридор, кого-то высматривая. Каждый раз в этот момент я её спрашивал: «Перерывчик?» - На что она раздраженно отвечала: «Лучше играй без ошибок!» Однажды она, наконец, увидела в конце коридора Юру, но он, завидев её, мгновенно исчез. После этого мою учительницу словно подменили, и наступило тотальное «не то». Из подающего большие надежды вундеркинда я превратился в докучливого бездаря. Она стала больно щипать меня своими пухлыми пальчиками - при любой ошибке, а порой и вовсе без повода. Я пал жертвой неудачной студенческой любви… Чем глубже становилась обида Марины, тем больнее она меня щипала. В конце концов моё терпение лопнуло, и я сказал маме, что мне больно играть на фортепиано. К сожалению, родители, не вдаваясь в подробности, не настояли на продолжении учёбы.

Много лет спустя я всё же оказался в консерватории, но уже в качестве не ученика, а исполнителя. Начало шестидесятых. Кому-то в голову пришла смелая идея устроить джазовый концерт в Большом зале Консерватории. Этому человеку удалось организовать выступление, собрав музыкантов, играющих джаз. Внезапно у входа в консерваторию появилась скромная афиша, извещающая о том, что в субботу в 8 вечера будет Вечер Джаза. По замыслу этого безвестного, но великого человека - назовём его “Мистер Х – подготовка к нему и само мероприятие должно было произойти столь стремительно, чтобы ни у кого не осталось времени сообщить куда надо.

К началу концерта вместо ожидаемой кучки любителей выстроилась огромная очередь. Сидящих мест уже давно нет, все проходы забиты, а желающие все прибывают. Кто-то распорядился пустить публику на балкон, где располагалась осветительная аппаратура. А на сцене творилось невероятное - настоящий джазовый концерт! Когда начали играть «Таке а Train», зал взорвался аплодисментами.

Был тёплый весенний вечер. Соседи дома № 4 сидели на своих маленьких табуретках, наслаждаясь теплом и покоем. «Что происходит в консерватории? – спрашивали они друг друга. - Никогда не было такой очереди» - «На афише написано «джаз» - что это такое?»

Концерт закончился, афиша исчезла, публика растворилась. Что это было? Мираж? Кто его организовал? До сих пор нет ответа. Понятно только то, что организатор рисковал очень многим.

«ВОДЫ ЛАГИДЗЕ»

До них от моего дома, как уже сказано, ровно 25 метров. До недавнего времени это была самая посещаемая достопримечательность Тбилиси. Поток посетителей нескончаемый - с полудня и до самого закрытия. Был неписаный ритуал. Приходить сюда следовало группой. Это были ваши одноклассники, однокурсники или сослуживцы. Каждый предлагал свой любимый сироп или комбинацию из нескольких. Все они имели неповторимый вкус. Но были среди них и самые популярные. Это - Сливочный, Грушевый, Шоколадный и Ситро, а лучшей комбинацией считался коктейль Сливочного с Лимонным и Шоколадным. Каждый заказывал свою любимую комбинацию и давал на пробу остальным. В итоге участнику приходилось выпить по 5-6 стаканов. Так и не выявив сироп-лидер, группы продолжали прогулку по Руставели. Дойдя до Площади Ленина (ныне – Свободы) и обогнув её, через некоторое время вновь оказывались у «Вод Лагидзе», но только на противоположной стороне проспекта. Отсюда они могли понаблюдать за новыми участниками этого действа.

ОПЕРНЫЙ ТЕАТР

Всего-то 100 метров от подъезда. Если взглянуть сверху, с крыши моего дома, то здание Оперы предстанет во всей красе мавританского стиля. Но не у всех есть такая возможность. Это привилегия жильцов дома № 4. Удобно расположившись на крыше, можно внимательно рассмотреть каждую деталь великолепного здания, построенного в 1887 году. Впервые я посетил Оперу в детском возрасте в составе своего школьного класса. В то время был очередной глупый указ, предписывающий школьникам младших классов обязательно посещать оперные спектакли. Но нам почему-то запомнилась не музыка, а слова: партер, ложа, бенуар, бинокль. Ещё запомнились бутерброды в буфете и потасовки в гардеробной, чтобы первым обменять блестящий серебряный номерок на своё пальто.

В 1960—1970 годы я не раз оказывался на сцене Оперного Театра в составе институтского оркестра. В те годы заключительный концерт смотра самодеятельности проводился именно там, в торжественной обстановке. Атмосфера праздника! Яркие софиты, светящиеся всеми цветами радуги. Они направлены на сцену, где вот-вот появятся победители. Гром аплодисментов.

Но об одном концерте, для меня последнем, остались довольно неприятные воспоминания. Зима 1991 года. Смутное время, гражданская война. В Тбилиси приехал ранее популярный актёр Нугзар Шария. Невозвращенец, последние годы работавший политическим комментатором на радиостанции «Свобода». Мы познакомились в баре гостиницы «Тбилиси», где я работал в то время. Узнав, что я музыкант, он обратился ко мне с необычной просьбой. Через несколько дней в Оперном театре у него запланирована встреча со зрителями и ему понадобятся музыканты, способные прямо на сцене, без предварительной репетиции, подыграть ему. Я согласился привести музыкантов.

Вечер следующего дня. В городе нет света. В условленное время трое: пианист, барабанщик и я - уже на сцене. Она большая - тусклый свет чуть-чуть освещает ее. Через некоторое время глаза привыкают к темноте. Вижу, что зал полон. Тишина. Вдали, в центральной ложе, очертания фигуры человека, сидящего неподвижно, словно статуя. Актёр построил своё выступление на диалоге с сидящим в ложе Президентом Звиадом Гамсахурдия. Свои истории о встречах с выдающимися политическими деятелями, о дружбе со звёздами кино и эстрады он рассказывал, глядя только в сторону президента, ожидая от него хоть какой-нибудь реакции, но ни один мускул не дрогнул на лице Гамсахурдия, ни разу даже не проскользнула улыбка вежливого одобрения. Только изредка он поворачивался назад, чтобы убедиться, на месте ли его охрана. Необычная тишина зала немного удивляла. Казалось, что зрители внимательно слушают выдуманные истории актёра. Но на самом деле они прислушивались к шуму улицы, всё ли там спокойно?

По окончании концерта у выхода из здания на проспект мы столкнулись с Гамсахурдия. Он медленно шёл в окружении телохранителей. Заострённые черты его некогда красивого лица несли на себе печать душевных и, возможно, физических страданий. Было понятно: дни его президентства сочтены.

А что же сам Нугзар Шария? После концерта исчез, даже не поблагодарив музыкантов.

…25-50-100. Теперь и вы тоже знаете, что это не просто цифры. Это мой волшебный треугольник. И в нем много-много историй.

Эмиль Чиабери, фото автора, для (С) Friend in Georgia