Глава шестая: МАЛЕНЬКИЙ ГИГАНТ И Я В НЕМ

Меня потрясало, что все мои коллеги: редактор и 3 корреспондента (без меня но с учетом безответной Марины Бохочадзе) - считали свою работу вполне себе журналистикой. Не хухры-мухры! С «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом… Сама я несколько конфузилась, когда у меня спрашивали, где я трудоустроилась. Мялась и маялась, прежде чем сознаться, – да на радиозаводе, мол, – в надежде, что спрашивающий подумает: наверное, она там работает Старшим Технологом. Или Главным Экономистом. Но спрашивающий бодро говорил: о, радиозавод! А что ты там делаешь? И я мямлила про газету. В общем, не гордое это было место. Не ценила я его ни в грош, собака такая.

Были и еще некоторые вещи, которые меня слегка потрясали. Про Марину Бохочадзе я уже описала. Заметили ли вы, что я именую ее полностью, в то время, как у других лишь имена? Именно так исторически сложилось к моему приходу – тут обитали Манана, Дали, Додо – и Маринабохочадзе. Именно так ее называли, подчеркивая дистанцию, возводя барьер. В маленьком женском коллективе – и такая обструкция? Такая травля на пустом месте. Или вот входит в комнату какое-нибудь начальство – мои девицы не просто вставали, но и чуть ли не в струнку вытягивались. Такого я не видела ни до того, ни после – в Грузии на эту тему все достаточно демократично, без фанатизма. Или вот Манана – она на полном серьезе называла себя Главным Редактором! Главным! - сраных листочков этих. Когда она уходила в отпуск, ее место у руля занимала Додо – и незамедлительно начинала лютовать. Переключалась на менторский тон, с упоением делала нагоняи, наводила дисциплину. Надо ли говорить, что в этот короткий период триумфа она называла себя Заместителем Главного Редактора? Прямо заноза торчала у девок! Забегая вперед: позже я дала Додо шанс еще разок поруководить мной. Уже сильно смеркалось. Я отработала несколько лет в «Заре Востока» и потом в составе большой группы покинула ее по политическим мотивам. Мы пытались сделать новую газету – не получилось. Чтобы как-то прокормиться, стали выпускать примерно такую же хрень, как «Прогресс», но уже на тему купи-продай. К тому времени Манана давно умерла, редакция разбрелась, радиозавод стоял темный, мрачный и безлюдный, а Додо влачила жалкое существование на руинах редакции, уже без всякого «Прогресса»… И тут моей новой газетке под условным названием «Хрень-2» (она, зараза, снова выходила на двух языках!) понадобился грузиноязычный редактор. Я вспомнила про Додо. У меня была двойная мотивация: быстро и грамотно заполнить вакансию и спасти Додо от голодной смертушки. Я убедила шефа, что это именно то, что надо. Яркая Додо, шумная и раскованная, быстро влилась в коллектив… Как вы полагаете, что она сделала в первую очередь? Правильно: стала пристально и пристрастно отслеживать, не опаздываю ли я на службу! Ее слегка успокоило только внушение шефа. Впрочем, я оттуда ушла. По ряду обстоятельств, включая Додо.

…Но это еще не скоро. Мы пока глубоко в коммунизме и вообще не подозреваем, что вот-вот все начнет складываться, как карточный домик. Мы много смеемся. Чаще всего зажигает Манана:

- Эх, Гала-джан… Учи язык, учи! А не то пропадешь, - начинала она издалека. – Его позарез знать надо! Вот поехали мы с подружками на море, в Кобулети. Гуляем там – притворяемся, что мы не грузинки. Ну, конечно, трудно нам выдать себя за украинок или русских, но допустим, мы из братской Армении. Гуляем, с парнями знакомимся, то да се. Однажды подваливают к нам трое. Нас трое – их трое. Хорошо! – щас флиртец будет. Гуляем, разговариваем, мы себе сочинили армянские биографии, лапшу развешиваем. Наши лопухи слушают на полном серьезе! Только между собой переговариваются по-грузински, время от времени реплики вставляют - комментируют, строят виды на урожай. В ресторан приглашают – как же, дело-то к вечеру. Отчего ж, говорим, с нашим большим удовольствием. Пришли – сидим кушаем, вино пьем. С каждым тостом они начинают все активней нас по статьям разбирать, и все откровенней. Мол, вот та самая ничего у них. Какая? Да напротив меня, мол. А эта толстая ох и страшна! И нос у нее видный, ага. Мы ржем, как ненормальные, все трое. Ой, говорю, мы как выпьем, такой хохотун нападает, просто ужас! А вы что говорите, мальчики? Да ничего, отвечают, - у нас Гиви по-русски не очень, мы ему переводим. А Гиви: нееет, эту толстую мне не надо, вы что?! Я вам не нанимался! Забирайте ее себе!!! Мы хорошо провели время, столько я никогда в жизни не смеялась. Под конец ужина мы взяли слово для благодарственной речи.

Я слушаю в полном восторге и просто угораю. Ах, Манана, блистательная, неподражаемая Манана! Так и вижу, как она встала. Прищурилась. Может быть, постучала вилочкой по бокалу. Дождалась относительной тишины. Еще немного потянула паузу. А потом открыла рот и сказала на чистейшем и роднейшем грузинском языке:

- ПАРНИ!!! Было так приятно встретить вас! Но я хочу выпить за тех людей, которые ВСЕГДА и ВЕЗДЕ узнают своих!!! И что это вы меня так забраковали?! Сами вы толстые! Сами вы с носом!!!

Додо и Дали тоже были не без юмора.

Едем в такси к Додо домой. Она жила в большой квартире на Вере вдвоем с маленькой дочкой, и мы часто ездили туда. Иногда просто в обеденный перерыв, вместо заводской столовой.

В такси как раз четыре места – Главный Редактор и три Корреспондента. Додо впереди, ей скучно, и она начинает развлекать нас. Достает зеркальце и внимательно рассматривает свое лицо.

- Эх, - говорит, - вот с носом-то он мне немного напортачил, нет? Как-то в прошлый раз было лучше. И морщинки не все убрал… Ну ладно! – захлопывает пудреницу. – Все равно ничего, сойдет! Кто поверит, что мне уже 60? Никто!

Она победно оборачивается к нам. На самом деле ей 35 или что-то в этом роде. Она жгучая брюнетка, высокая, худощавая, с красивым резким профилем и длиннейшим маникюром. Острые ногти на длинных пальцах и помада – ярко-красного цвета. Вамп, как есть. Водитель начинает поглядывать на нее, а потом застенчиво спрашивает:

- А это дорого стоит? Дадите мне телефон врача? Моей жене пока только 50, но куда ей до вас!

Дали у нас самая молчаливая. И самая семейная. У нее большая родительская семья – папа, мама, много сестер. Жить врозь они не могут, и по тридцать раз в день звонят друг другу. Дали красивая вся, начиная с имени. «В красно-белом своем будет петь для меня моя Дали…» Сколько раз встречаю женщин с этим именем, столько вспоминаю Булата Окуджава. У нее пухлый чувственный рот, влажные глаза и совершенно восхитительный изящный носик.

- Дали! - говорю я. – Что-то пошло не так. Природа перепутала наши носы. Давай меняться обратно!

Она улыбается и поправляет прическу. Вот бывают же такие женщины, да? - прекрасное в своей небрежности сооружение из блестящих волос держится у них на одной шпильке и поправляется одним легким движением. У Дали типичная кавказская фигура – тяжеловатая, с низковатым ходом, очень женственная. Широкие бедра и узкая талия.

- Шехерезада, - говорю я.

- Ага, - поддакивает Манана. – от слова «зад».

Природа делает такие фигуры специально для любви и деторождения. А Дали ничего другого и не надо! Она тут только временно, газета «Прогресс» ей так же по барабану, как и мне, - но с другим подтекстом. Она пару лет как замужем и ждет-ждет не дождется беременности! Ужасно ждет, прямо мечтает. Но – никак. Они с мужем уже ходят по врачам. Те говорят, что у Дали все в порядке. Надо проверять мужа. Для этого ему надо какое-то время придерживаться режима. Ну, хотя бы пожить без спиртного. Невозможно! Ее муж никак не может отказать себе в этом милом развлечении. А как же его деловые контакты? А друзья? А привычка? А репутация крутого парня? Дали ждет-ждет-ждет. Много лет. В конце концов, удочеряет только что рожденную кем-то девочку, прямо в роддоме. Сейчас ее дочка уже взрослая. Своих детей Дали так и не родила.

…А пока она надеется и мечтает, даже вслух. Мы сидим у меня дома, в Авлабаре. У соседки моей Лариски уже имеется постоянный бой-френд Гурам, который живет с ней на нашем втором этаже. Мы все вместе пьем кофе и слушаем рассказ Дали о том, что сказали доктора.

- Эх! – восклицает Ларискин Гурам. – Что за мужик такой твой муж! Вот я – только мимо пройду, от меня все женщины сразу беременеют! Как по команде.

Дали смеется и говорит:

- Давай так. Я вот тут сяду, а ты вокруг походи, походи! Не спеши, ходи вдумчиво.

Меня весьма занимало, как грузинки устраивают свои матримониальные дела. Других я пока глубоко не знаю, но вот у этих троих как-то все перекосячено. Манана и ее Бадри – их отношения были устроены странно и очень по-детски. Но это Мананин почерк! Списываем на оригинальность и идем дальше. Додо. Развелась вскоре после свадьбы, не любила вспоминать короткую совместную жизнь, но с бывшим поддерживала братско-деловые отношения на тему дочки. У Додо широкий круг общения, много знакомых мужчин. Внимание: все они друзья. И даже как бы братья, которые – еще раз внимание! – бдительно присматривают, чтобы Додо где-нибудь не обронила свою честь. Взрослая красивая разведенная женщина живет праведной стародевической жизнью! – не будучи ни ханжой, ни фригидной. Потрясаюсь. Самой замужней из них была Дали, но и у той все выглядело как-то скучно на тему любви, секса и взаимопонимания. Мне казалось, что мои грузинки слишком покладисты и лицемерны. Они относились к партнерам как к недоумкам – мол, что с них возьмешь? Мужчины! Туповаты, несдержанны, баболюбивы и алкозависимы. Прекрасно, если у них есть деньги. Но если даже и нет - не выбросишь же на помойку. От мужей скрывали курение. Курили много – но не при «нем». С нами приятельствовала семейная пара Майя и Нодар – у нас пол-завода было общих с ними друзей. Майя курила, как паровоз! Когда не было Нодара. Когда он появлялся на горизонте, все бросались перехватить у Майи сигарету или прикрыть ее своим телом. В том числе и друзья Нодара! Я спрашивала: а это ничего, что в этой ситуации он выглядит хоть немножечко, да идитом? Никто не понимал вопроса.

Половину моих вопросов вообще никто не понимал! Мне было трудно объяснить свои реакции. Все-таки мы выросли на разных планетках, хоть и в общей галакти(ч)ке по имени СССР. При этом моя планета сильно порицалась в Мананиной. (Тут лирическое отступление. Ну что вам сказать, граждане? Ездите по миру! Если хотите отрегулировать фокус зрения и поправить слух – путешествуйте! Поезжайте жить в другую страну. Вам будет немножко больно. Но сразу все яснее станет про вашу! Вот почему я практически лишена полит-ярости – или хотя бы стараюсь держать ее под контролем. Как знать, не стала ли бы я «крымнашевать», живя на родине? Не разобиделась за всеми порицаемую Россию? Каждый кулик, как известно, хвалит свое болотце. А что еще делать кулику? Разве что перелететь на другое болото, взглянуть оттуда).

При первой же встрече Манана пристрастно спросила:

- Ну как там ваш Сталин?

- Как-как, - ответила я уклончиво. – ездит на лобовых стеклах машин, многим нравится. Но ваш он больше, чем наш.

Манана вскипала мгновенно. Вот и тут:

- Он НЕ НАШ, потому что поубивал половину Грузии. Он ВАШ – это вы посадили его на трон!

Драсьти пожалста. А половину России кто поубивал?

Политические беседы поначалу были регулярны в нашем общении. И поначалу я злилась. Да, кричала я, - колонизация! Георгиевский трактат. Пришли, русифицировали, потом еще раз пришли – советизировали. Безусловно, это я виновата! Я, одна я! Но – ваш царь Ираклий таки добился цели? Перестали махмад-ханы разорять Грузию или нет?! Это жизнь, деточка. Палка о двух концах. Сначала идут военные и политики, следом гуманитарии с больницами и консерваториями, а потом уж мы, обыватели, заращиваем собой жизненные пространства… Манану это не убеждало, справедливость не была ее добродетелью, - а я ментально обнимала Марину Бохочадзе и горько плакала на ее груди… Но виду не подавала, ясное дело.

Манана активно педалировала тему превосходства грузинского над русским.

- Ваш я зык в подметки не годится нашему! - начинала наступление. – Настолько наш богаче и выразительнее.

- Уж так уж и в подметки, - я вяло принимала бой. А куда мне деваться? Сейчас опять наговорит мне гадостей, а я потом буду плакать в метро, отражаясь в черной двери с надписью «ну миэкрдзнобит» - «не прислоняться», мол. – Уж русский-то язык хоть оставь в покое.

- А вот скажи, какие в русском есть синонимы слову «серый». Ну? А у нас, а у нас! Пепельный, дымчатый, цвет золы, седой, мышиный…

Я начинала ржать и подсказывать:

- Мышиный в яблоках, серый в полосочку, серый в клеточку!

Безусловно, моя скромная персона вызывала некоторое оживление в мужских рядах нашего славного рабочего коллектива. Однако даже это мои подруги толковали не как интерес к моей девичьей красе и сибирскому экстерьеру. Они небрежно искали неочевидные поводы. Как-то Манана обронила:

- Конечно, все на тебя смотрят! А что им делать – у тебя же ноги небритые!

Я охнула и чуть присела. Мои ноги, действительно, были небриты. Они были чисты, девственны и приятны на ощупь. Если старательно приглядеться с близкого расстояния, то можно было диагностировать золотистый пушок. Мне было комфортнее иметь его, а не то, вырастает после эпиляции. Способов было немного: безопасная бритва. Ну что ж, я одолжила ее у мужа – и сделала ЭТО.

В обед снова идем в столовую. И снова все разглядывают меня.

- Ну, что, - говорю я Манане в сдержанном гневе, - что еще ты мне порекомендуешь побрить? Голову?!

У Мананы были свои резоны, да. Я и тогда смутно ощущала их, и тем более сегодня. Но все-таки – обидна была мне роль козы отпущения. Особенно молодой, особенно задолго до массовых прозрений.

Но был на заводе человек, который никогда не порицал меня за политику Кремля. Он меня заинтересованно и ласково расспрашивал. И не о Кремле – а о моей частной жизни. Все ему было интересно! Первый раз я пришла к нему по делу - на интервью. Важа Григорьевич, главный экономист объединения. Он был уже в летах. Взрослый, седоватый-лысоватый и немножко толстенький, как и положено типичному мужику за 50, не отказывающему себе в радостях жизни. На столе лежала его неподвижная рука в черной перчатке, протез. Говорил по делу, интересно и с юмором. Я быстренько сбацала интервью и принесла ознакомиться перед печатью – мало ли. Он похвалил. Молодец ты, говорит, вон как по-русски-то у тебя ловко выходит. Откуда, мол, такая? Я рассказала. Важу Григорича сильно заинтересовало мое замужество.

- Вот так прямо взяла и поехала? Прямо за каким-то парнем? От мамы с папой? А он того стоит, девочка? Парень твой.

- Ой, конечно, стОит, Важа Григорич! У нас же ж любофь! У нас же щастье несусветное! Мы же одно целое тыщу лет!

Важа Григорич слушал внимательно и ласково, смотрел жалостливо. Не верил.

Мы часто пересекались на заводских мероприятиях. Важа Григорич звал в кабинет, здоровой рукой тыкал в кнопку селектора, требовал у секретарши чай.

- Ну, что, сибирячка? Пока не разлюбила своего грузина?

Прошло лет десять-двенадцать. Уже давно не было ТПО имени 50-летия СССР – как и самого СССР. Моя семья успела смотаться в Иркутск и привезла оттуда новенького маленького сына. Нас было уже четверо в команде, шла середина 90-х, жить было невозможно… Я рылась в старых блокнотах и нашла домашний телефон Важи Григорича. Поколебалась и позвонила – просто узнать, как он. Ведь мы были почти друзья. Боялась услышать плохое.

- О, сибирячка, это ты?! Это ты, моя девочка? – сразу узнал. Так это мило у него получалось – девочка... Оттенок фривольности совершенно отсутствует, если произнести это на грузинском – «чемо гого» - девочка моя, ребенок, деточка, дитя. – Как ты, чемо гого? Где была, что делаешь?

Я рассказала. Расспросила. Хвалиться было особо нечем – ни ему, ни мне. Важа Григорич был глубоко на пенсии, хотя по летам вполне мог и хотел работать. Негде. Жил с семьей сына. Поговорили. На прощание он снова спросил:

- Ну как, все еще любишь своего грузина?! Ну и упертая ты, чемо гого!

Странное дело. Я моментально забываю все телефоны. Но Важи Григорича помню до сих пор. Однако уже не осмелюсь, нет. Боюсь. Хотя мне очень хочется сказать ему, что любовь моя, наконец, поутихла.

(продолжение следует)

Гала Петри