Московский поэт, писатель, музыкант и путешественник, как и обещал, начинает публикацию историй о Грузии. Каждый понедельник! - ждите продолжения

Но сначала - предисловие

Кто-то из великих однажды справедливо заметил: «Все мы родом из детства». Видимо, дальше шло пояснение, которого, к счастью, история не сохранила, поэтому всяк горазд понимать эту истину по своему разумению. Я же предложу вот какую трактовку: в детстве каждый из нас открывал мир на основе окружающих предметов. Назначение далеко не всех из них оказывалось понятным, даже если родители не уклонялись от разъяснений. А непонятный предмет в детском сознании немедленно обрастал какой-то непостижимой мистической силой, а значит – занимал в окружающем пространстве особое место, становился не предметом, но - Предметом.

Он мог быть каким угодно – вещью, цветовой гаммой, джинглом (тогда такого слова не было, но джинглы использовались вовсю). Едва научившись читать, перед входом в мамин институт я обнаружил плакат с броским заголовком «Приглашаются на работу». Поскольку плакат был, как скажут дизайнеры, портретно ориентирован, и длинное слово «приглашаются» не влезло, его разнесли на две строки: «пригла-шаются». Когда я читал заголовок, поправить меня было некому. Я прочитал: «приглА-шаЮтся». И ещё раз. И ещё. Этого было достаточно. Непостижимая мелодика свежеобретённой морфемы встала враскоряку поперёк мозга и долгое время нелепо всплывала в голове в не самых подходящих для того обстоятельствах. Это самое «приглА-шаЮтся» и сейчас со мной, ага.

Пожалуй, ещё одна история, случившаяся уже в сознательном возрасте, способна неплохо проиллюстрировать этот тезис. Мой эстонский друг Сача дважды пытался покорить Москву и надо сказать, добивался в процессе определённых успехов. Но в первый раз непреодолимым препятствием стал кризис 1998 года, объяснивший ему, что каждый за себя, а Россия в первую очередь – для обладателей гражданства. Во второй же раз Сача не справился с московскими соблазнами, и вскоре узнал, что Москва слезам не верит. В разгар второй эпопеи покорения я приехал к нему в гости. Сача в то время жил в квартире моей бабушки на Кутузовском проспекте, опустевшей после того, как бабушки не стало. Внутри квартира не особенно изменилась – серванты ручной работы из красного дерева хранили в себе расписные сервизы и массу разнообразных безделушек, включая непременный ансамбль из семи слонов убывающего роста.

Случайно нам на глаза попался удивительный предмет – это было нечто наподобие пустого ореха размером с кулак интеллигентного человека. Из небольшой дырки на темечке торчала кожаная кисточка. Постаравшись, кисточку можно было вынуть – её удерживал внутри ореха небольшой узелок. Опять же, постаравшись, кисточку можно было вернуть на место. Предмет нас заворожил. Мы ходили на кухню, выпивали, курили, но разговор снова возвращался к предмету – что это? Зачем он такой нужен? Надо отметить, выглядел он, говоря сегодняшним новоязом, «премиально». Предмет манил. Мы по очереди брали его в руки, вертели, вынимали кисточку и запихивали её обратно. Функционал предмета так и остался для нас загадкой. В какой-то момент Сача поднял его перед собой, полюбовался и меланхолично резюмировал: «Идеальный подарок». И положил обратно на полку. На самое лучшее место.

Всё вышесказанное крайне важно, чтобы понять истинную роль города Цхалтубо в моей жизни.

А теперь главное

В детстве я почти никуда не ездил. В смысле, меня никуда не возили. Кто знает, по каким причинам, но вроде как было просто незачем: многочисленные родственники и сами с удовольствием приезжали в Москву, а между приездами баловали нас посылками с чарджоускими дыньками и волжской рыбкой. Тем ценнее был любой опыт, связанный с другими уголками страны – карты-атласы, открытки-альбомы, рассказы-заметки. И огромная коробка со значками, наследством от папы. Это была увесистая тематическая коллекция значков, посвященных городам. Значки были железные, с острой булавкой. У некоторых она от времени отвалилась. Часть значков была просто гербом города, другие имели оригинальную форму. В определённой степени это была попытка городского брендинга – на каждом значке непременно присутствовал какой-либо символ. И главное – надпись. Название города. Открывая коробку, я тут же пускался в путешествие: «Орск», «Североморск», «Набережные Челны»… Но был один значок, на котором я спотыкался. Цхалтубо.

“Человек явно не понимал, что в город, который так сильно повлиял на моё детство, взять и «заехать» нельзя. ”

С Цхалтубо всё было не так. И это диковинное для русского уха сочетание «цх», и что-то грозное и ёмкое, таинственно проглядывавшее сквозь буквы, и главное – форма. Слово «Цхалтубо» в моём детском восприятии было наречием и отвечало на вопрос «как?» - «мне что-то сегодня цхалтубо». Или: «меня сегодня цхалтубо постригли», «он ведёт себя цхалтубо». Стоит ли говорить, что это явно не значило «хорошо»? Это было таинственно, серьёзно и несколько жутковато. Я побаивался Цхалтубо. Побаивался, но открывая альбом со значками, искал его в первую очередь. Цхалтубо был неотъемлемой частью географического сеанса. Настолько важной, что я никогда не искал этот город на карте. Никогда. Знал только, что Цхалтубо где-то в Грузии. Ровно в таком виде знание о Цхалтубо и дожило до моего визита в Грузию в 2016 году.

Тогда, весной 2016-го, мы переписывались с Олей. Мы познакомились через фейсбук, она знала, что я пишу стихи, я знал о ней примерно то же, однако в силу разницы в воспитании и вкусах мы эту тему обходили стороной. Мы говорили о Грузии – после моего первого путешествия в Тбилиси в 2015 году она получила от меня массу полезных и не очень сведений, что не помешало ей полюбить Сакартвело сразу и бесповоротно. Оля быстро обросла друзьями и стала наезжать в Грузию по нескольку раз в год, регулярно терроризируя фейсбук терабайтами окологрузинского контента (кстати, вполне достойного). Оля постучалась с вопросом, не нужно ли мне грузинского вина, я ответил, что через неделю сам поеду в Тбилиси, она сообщила мне примерно то же. И мы немедленно решили организовать совместный поэтический вечер. Гастроли, так сказать. В погребке у Лазо, где крутобёдрые бутыли вина так заманчиво бликуют уютом.

Мы никогда не выступали вместе. Более того, мы мало знали о том, кто и что пишет, а главное – как выступает. Иными словами, это был риск. И чтобы его минимизировать, мы разбили концерт на тематические части, которые могли бы нас малость прикрыть. С названием особо не заморачивались – «Возвращение в Сакартвело» сразу показалось нам подходящим. Но такое название требовало первой части, посвящённой Грузии, и если у Оли уже было приличное число стихотворений, посвящённых Грузии, то у меня случилось только одно – «Если бы Грузия была женщиной», и оно требовало предисловия, ибо я опасался, что меня за него могут и побить.

В результате мы сделали первую часть стихотворно-разговорной, я рассказывал, как ещё в детстве Грузия была где-то поблизости – то в лице Бубы Кикабидзе, то в голосе Котэ Махарадзе, то в детских анекдотах, в которых так часто фигурировал грузин. Вспомнился значок с Цхалтубо, я и об этом рассказал. А в завершении концерта, когда я поделился, что через пару дней поеду в Кутаиси, кто-то сказал, мол, Цхалтубо-то рядом, отчего бы и не заехать.

Человек явно не понимал, что в город, который так сильно повлиял на моё детство, взять и «заехать» нельзя. Это таинство, с которым нельзя было обращаться походя. Я поехал в Кутаиси в состоянии внутреннего напряжения.

Кутаиси встретил меня откровенным неуютом – вечер, темно, уныло, в местном супермаркете мне нахамили, ветер крутил по разбитой мостовой мелкий бытовой мусор, коммуникация с таксистами затягивалась – почти никто не говорил ни по-русски, ни по-английски, зато все охотно набивали в телефонах желаемый гонорар за доставку. Полагаю, за эти деньги я вполне мог бы доехать до моря.

Сумев-таки разобраться с таксистом, я приготовился к непременной беседе по неизменному алгоритму («Я из Москвы, в Грузии мне очень нравится, да, политики уроды, а мы братья, да, вино пробовал, нет, самое лучшее вино я сейчас попробовать не могу, и чачу тоже»), однако таксист зашёл с тыла: «Вот время было! В любой конец России и автобусом и поездом - из Цхалтубо каждые полчаса что-то ходило! Цхалтубо знаешь?»

Цхалтубо знаю.

«У нас кто только не отдыхал! И министры, и писатели, и художники – все ехали в Цхалтубо! Это было, как оно? – всесоюзное здравие! Здравница, да! Цхалтубо, я говорю, да».

Цхалтубо, да.

«Там так красиво было! А потом война, разруха. Но вроде будут восстанавливать. Будет опять курорт. Цхалтубо – знаешь, да?»

Цхалтубо – да, знаю. Знаешь ли ты Цхалтубо так, как знаю его я???

Тем временем мы заехали в какой-то лабиринт узких улиц в частном секторе, взбирались всё выше, пока не оказались у отеля. На ресепшн висела карта Грузии на английском. В глаза бросилось Tskhaltubo.

Утро оглушило петушиным криком, а с балкона весь город просматривался как на ладони. Выглянуло солнце, и за мной приехал водитель – Гия. В наших планах был объезд местных достопримечательностей – пещеры Прометея, парка Сатаплиа и каньона Окаце. Мы выехали из Кутаиси по красивой дороге, Гия оказался душевным человеком и интересным собеседником, и через десять минут после знакомства мы уже болтали обо всём, словно старые приятели. Речь зашла о том, что я делаю в Грузии, и я начал уже было про значки, как на дороге появилась табличка с названием города. Нет нужды говорить - какого.

“Кутаиси встретил меня откровенным неуютом – вечер, темно, уныло, в местном супермаркете мне нахамили”

Попросив Гию остановиться в центре на пять минут, я вышел наружу. Ничего не произошло. Сердце билось в пределах нормы. Люди шли по своим делам. С лотков на площади продавали шоти, консервы и спортивные штаны. Цхалтубо отказался со мной разговаривать, видимо, моя «остановка по пути на пять минут» оскорбила его гордое сердце. Я сел обратно в машину с горьким осадком.

Здесь надо сделать небольшое отступление. Если вам доводилось в Грузии видеть коров, вы наверняка задавались вопросом, почему они такие невысокие и тощие, почему у них такие беспокойные глаза, а таз похож не на крепкую упругую задницу, а на вешалку, задрапированную тканью. Я видел таких коров и в Картли, и в Самцхе-Джавахети, и потом уже в Самегрело. И всякий раз мне говорили, что это особая грузинская (гурийская?) порода, которая даёт не так много молока, зато оно жирное, полезное, и из него получается прекрасный сыр, пробовал наш сыр? А вино? А хочешь попробовать самое лучшее вино? – и так далее. Хорошо, пусть грузинская порода, пусть жирное молоко и отличный сыр. Но почему задница костлявая???

Моё общение с Цхалтубо в тот день не ограничилось только игнором с его стороны. На обратном пути город решил сделать контрольный выстрел. На одной из улиц в частном секторе нам навстречу по обочине брёл нескладный грязный порось. На шее у него висел тяжелый треугольник, сбитый из неструганых досок – это чем-то напоминало треугольник для бильярда, в который еле помещалась шея порося, причиняя тому серьёзные неудобства. Я не удержался от вопроса.

“Цхалтубо – да, знаю. Знаешь ли ты Цхалтубо так, как знаю его я???”

Гия ответил – дескать, это чтобы он в чужой сад не лазил и не жрал чужого. Мол, с таким сооружением на шее он сквозь забор не пролезет. Гия рассказывал буднично, примерно с такой интонацией, как родители рассказывают детям, что такое трамвай. «А вот ещё ты не видел, телятам на морду надевают железную маску с шипами. Это потому что они вместе с мамкой пасутся, чтобы они до вечерней дойки молоко не выпили». Поросёнок неуклюже удалялся в зеркале заднего вида. Сверху и по бокам его абриса виднелись занозистые края досок.

Да, рассказывайте мне теперь об особой грузинской породе коров. О том, что вешалка вместо зада и бегающие глаза вписаны в генетический код. Спасибо тебе, город Цхалтубо. За всё.